We live. We are not sure our land is under us.
Ten feet away, no one hears us.
But wherever there’s even a half-conversation,
we remember the Kremlin’s mountaineer.
His thick fingers are fat as worms,
his words reliable as ten-pound weights.
His boot tops shine,
his cockroach mustache is laughing.
About him, the great, his thin-necked, drained advisors.
He plays with them. He is happy with half-men around him.
They make touching and funny animal sounds.
He alone talks Russian.
One after another, his sentences hit like horseshoes! He
pounds them out. He always hits the nail, the balls.
After each death, he is like a Georgian tribesman,
putting a raspberry in his mouth
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.