Our senses grew numb in this country of fear;
At ten paces they can’t our talk overhear.
But if we start a chat on occasion,
Each would speak of the Kremlin Caucasian.
Fat as maggots, his thick fingers wriggle and crawl,
Sure as stone weights, his ponderous sentences fall;
His moustache of a cockroach is grinning,
And his well-polished boot-tops are beaming.
Fawning “leaders” surround him: some go — others come,
As he plays with this hideous, half-human scum.
Someone hoots, someone howls, someone hisses,
But his goad driving them never misses.
His pernicious decrees tosses he low and high —
Like horseshoes — in the groin, in the ear, in the eye.
This broad-chested Ossetian is willing
To derive sweetest pleasures from killing.
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.