The glen of Daghestan, at noon, was hot and gleaming;
I lay on sand with lead sent to my heart,
My deadly wound was deep and easily steaming;
And, drop by drop, was oozing out blood.
I lay on sand of this small glen, alone;
High cliffs surrounded my motionless head.
The sun was scorching their yellow stone
And scorching me; but I was sleeping, dead.
And I daydreamed of homeland and evening:
A feast was glittering with celebrating lights;
Young women, garlanded with flowers, were sitting,
With gaily talk about me all night.
But one of them sat there, sunk in musing,
Not taking part in this light-hearted talk,
Her youthful soul, the world of real loosing,
In jungles of dreams sorrowfully walked.
She dreamed of Daghestan: the glen was hot and gleaming —
And someone, familiar, lay on the ground, dead,
The fatefull wound was black and easily steaming,
And cooling blood was spreading on the sand.
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая ещё дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их жёлтые вершины
И жгло меня — но спал я мёртвым сном.
И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шёл разговор весёлый обо мне.
Но в разговор весёлый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа её младая
Бог знает чем была погружена;
И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди дымясь чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струёй