In the choir of a church a young girl was singing,
Of languishing folk in an alien demesne,
Of ships out at sea lashed by gales harsh and stinging,
Of all those whose joys had been tempered by pain.
Her voice rang on high, soaring up to the dome,
And a ray of white gleamed on her arm’s shadow play,
And those swathed in darkness beheld that pure tone,
As the white of her dress sang its song in the ray.
And each of them felt as if joy were at hand,
As if all harried ships would soon find a safe niche,
As if worn, wearied people in a far distant land
Were bathed in a song with a perfect light pitch.
And the voice was pure sweetness, the ray shone undying,
But perched way up high, on the wall’s narrow berm,
Aware of all Secrets, a child was crying,
For the teeming lost dead who would never return.
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, — плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.