"It's me, me, me" — what a wild word!
Isn't it me — there?
Was it me, whom my mother loved so —
Such a yellow-grey, a half-greyhaired
Person, omniscient as a snake?
May be a boy, dancing in summer
In Ostankino on the province balls, —
Is me? Who could with every answer
Make turn the yellow-mouth poets
Be reluctant, devil, scared?
May be a boy, who in the midnight disputes
Was so naughty and eligibly naive, —
Is it me? Who could be mute
When everybody were speaking of tragedy,
Or could be a joker at the moment?
Well — that was an ordinary thing
In the middle the earth's way:
From a mean cause — to the other mean,
And then, look — you are left in a desert,
No one could find your thread.
Yes, that was not a panther jumping
Who pulled me onto the Paris garret,
And Vergilius is absent behind, —
Only the loneliness — is in frame
Of the truely speaking glass.
Nel mezzo del cammin di nostra vita.
(На середине пути нашей жизни (итал.))
Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот — это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего как змея?
Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачный балах, —
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?
Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкаладывал прыть, —
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?
Впрочем — так и всегда на средине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины — к причине,
А глядишь — заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти.
Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
И Виргилия нет за плечами, —
Только есть Одиночество — в раме
Говорящего правду стекла.