Simplemente me son indistintas las sonrisas del verano,
Y no busco misterio alguno en el invierno,
Pero he observado casi sin equivocarme
Tres otoños en cada año.
El primero es un desorden de la fiesta
A despecho del verano de ayer,
Vuelan las hojas como pedazos de un cuaderno;
Todo es húmedo, abigarrado y claro.
Los abetos son los primeros que entran en la danza,
Echando sobre sí un transparente adorno,
Sacudiendo de prisa las lágrimas momentáneas
A una vecina detrás de la cerca.
Así sucede apenas comienza el relato...
Un segundo, un minuto, y he aquí
Viene el segundo, sin pasiones, como la conciencia,
Oscuro como un ataque de aviones.
Todos en seguida parecen más pálidos y mayores.
Está saqueada la comodidad del verano,
Y de las trompetas de oro las marchas lejanas
Entre una neblina olorosa flotan.
Por las frías olas de su incienso
Está cerrada la bóveda alta;
Pero se esforzó el viento, se abrió el espacio y entonces
Se hizo comprensible a todos: termina el drama,
Y esto ya no es el tercer otoño, sino la muerte.
Мне летние просто невнятны улыбки,
И тайны в зиме не найду.
Но я наблюдала почти без ошибки
Три осени в каждом году.
И первая — праздничный беспорядок
Вчерашнему лету назло,
И листья летят, словно клочья тетрадок,
И запах дымка так ладанно-сладок,
Всё влажно, пестро и светло.
И первыми в танец вступают березы,
Накинув сквозной убор,
Стряхнув второпях мимолетные слезы
На соседку через забор.
Но эта бывает — чуть начата повесть.
Секунда, минута — и вот
Приходит вторая, бесстрастна, как совесть,
Мрачна, как воздушный налет.
Все кажутся сразу бледнее и старше,
Разграблен летний уют,
И труб золотых отдаленные марши
В пахучем тумане плывут...
И в волнах холодных его фимиама
Закрыта высокая твердь,
Но ветер рванул, распахнулось — и прямо
Всем стало понятно: кончается драма,
И это не третья осень, а смерть.