I simply don’t notice the smiles of summer
And of the winter I fail to unpick the secrets
But I have spotted almost without error
Three autumns each and every year.
And the first is a holiday mayhem
To spite the summer of yesterday
The leaves fly like tattered notebooks
The smoke smells incense-sweet
And all is moist motely and gay.
Birches are the first to join the dance
Attired from head to toe
Hurriedly shaking off their passing tears,
On the neighbour over the fence, and so
It happens that the story has merely commenced
One second, a minute, and well, what more to say
Except that the second autumn has come, silent
Like conscience; dark and gloomy like an air raid.
Suddenly all is paler and older
Raided is summer’s comfort
The golden trumpets of distant marches
Float in through the mist, fragrant and cold.
The high vault of the heavens is
Shrouded by the cold waves of incense
But suddenly the wind burst, the skies open
And it’s clear: the drama is ending, and
This isn’t the third autumn, but death.
Мне летние просто невнятны улыбки,
И тайны в зиме не найду.
Но я наблюдала почти без ошибки
Три осени в каждом году.
И первая — праздничный беспорядок
Вчерашнему лету назло,
И листья летят, словно клочья тетрадок,
И запах дымка так ладанно-сладок,
Всё влажно, пестро и светло.
И первыми в танец вступают березы,
Накинув сквозной убор,
Стряхнув второпях мимолетные слезы
На соседку через забор.
Но эта бывает — чуть начата повесть.
Секунда, минута — и вот
Приходит вторая, бесстрастна, как совесть,
Мрачна, как воздушный налет.
Все кажутся сразу бледнее и старше,
Разграблен летний уют,
И труб золотых отдаленные марши
В пахучем тумане плывут...
И в волнах холодных его фимиама
Закрыта высокая твердь,
Но ветер рванул, распахнулось — и прямо
Всем стало понятно: кончается драма,
И это не третья осень, а смерть.