Above the restaurants each evening,
The air is close, warm, stifling,
And raucous drunken shouts of greeting
Float on the foetid breath of spring.
Far off, above the dusty side-streets,
Above the drear suburban skies,
The baker's sign gleams faintly golden.
Somewhere a fretful infant cries.
And every evening, past the crossings,
With bowlers tilted, cocksure swells
Go promenading with their girl-friends
Along the banks of the canals.
Over the lake, the creak of rowlocks;
A woman's voice shrills suddenly.
Inured to all, the lunar disc
Leers fatuously up in the sky.
And every evening in my wineglass
I see my one and only friend,
By the mysterious, bitter potion,
Even as I, subdued and numbed.
Close by me, at the neighbouring tables
The sleepy waiters stand about,
The drunkards have the eyes of rabbits:
In vino veritas! they shout.
And every evening, at the appointed
Hour (or is this just a dream?),
A girlish form in silken garments
Stirs in the misty window pane.
She threads her way among the drunkards,
Never escorted, all alone,
And slowly breathing mists and perfume,
Sits by the window on her own.
And ancient, long-forgotten legends
Float from her swirling silken things,
The hat, trimmed with black plumes of mourning,
The slender fingers sheathed in rings.
Enchanted by the nearness of her,
I look beyond the veil's dark film,
And see a far shore of enchantment,
And a remote, enchanted realm.
Unfathomed secrets are vouchsafed me,
Somebody's sun is made my own.
Deep down into my soul's recesses
The acrid, bitter wine has gone.
And ostrich feathers, lightly drooping,
Are swaying slowly in my brain,
And fathomless blue eyes are radiant
On the shores of that far domain.
Locked in my heart there is a treasure,
At last, at last, the key is mine!
Yes, you are right, you drunken monster!
I know it now. There's truth in wine.
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.