In wide-brimmed hats and long duffel coats,
With notebooks full of your verse,
Long ago like fallen lilac sprigs,
Into dust you've since dispersed.
You're in that land, where no shape's ready-made,
Where everything's disjointed, blurred, aborted,
Where the sky is replaced by a burial mound,
And a motionless moon has orbited.
There, in a foreign, inaudible tongue,
A synod of soundless insects chants,
There, with a little lantern in his hand,
A beetle-man greets an acquaintance.
Is it peaceful for you, comrades?
Is it easy for you? And is forgetting only just?
Now your brothers are the roots, the ants,
Blades of grass, whispers, and columns of dust.
Now your sisters are carnations,
Lilac tips, chicks, and chips of wood...
And you're powerless to remember that language
Up there where your forsaken brother stood.
There's no place for him yet in those parts,
Where you've vanished, as shadows lightly cursed,
In wide-brimmed hats and long duffel coats,
With notebooks full of your verse.
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени.
Вы в той стране, где нет готовых форм,
Где всё разъято, смешано, разбито,
Где вместо неба — лишь могильный холм
И неподвижна лунная орбита.
Там на ином, невнятном языке
Поёт синклит беззвучных насекомых,
Там с маленьким фонариком в руке
Жук-человек приветствует знакомых.
Спокойно ль вам, товарищи мои?
Легко ли вам? И всё ли вы забыли?
Теперь вам братья — корни, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сёстры — цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята…
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там наверху оставленного брата.
Ему ещё не место в тех краях,
Где вы исчезли, лёгкие, как тени,
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений.