O.M.
And the town is frozen solid, leaden with ice.
Trees, walls, snow, seem to be under glass.
Cautiously I tread on crystals.
The painted sleighs can’t get a grip.
And over the statue of Peter-in-Voronezh
Are crows, and populars, and a pale-green dome
Washed-out and muddy in the sun-motes.
The mighty slopes of the Field of Kulikovo
Tremble still with the slaughter of barbarians.
And all at once the poplars, like lifted chalices,
Enmesh more boisterously overhead
Like thousands of wedding-guests feasting
And drinking toasts to our happiness.
And in the room of the banished poet
Fear and the Muse take turns at watch,
And the night comes
When there will be no sunrise.
И город весь стоит оледенелый.
Как под стеклом деревья, стены, снег.
По хрусталям я прохожу несмело.
Узорных санок так неверен бег.
А над Петром воронежским — вороны,
Да тополя, и свод светло-зеленый,
Размытый, мутный, в солнечной пыли,
И Куликовской битвой веют склоны
Могучей, победительной земли.
И тополя, как сдвинутые чаши,
Над нами сразу зазвенят сильней,
Как будто пьют за ликованье наше
На брачном пире тысячи гостей.
А в комнате опального поэта
Дежурят страх и Муза в свой черед.
И ночь идет,
Которая не ведает рассвета.