When the loud day for men who sow and reap
Grows still, and on the silence of the town
The insubstantial veils of night and sleep,
The meed of the day's labour, settle down,
Then for me in the stillness of the night
The wasting, watchful hours drag on their course,
And in the idle darkness comes the bite
Of all the burning serpents of remorse;
Dreams seethe; and fretful infelicities
Are swarming in my over-burdened soul,
And Memory before my wakeful eyes
With noiseless hand unwinds her lengthy scroll.
Then, as with loathing I peruse the years,
I tremble, and I curse my natal day,
Wail bitterly, and bitterly shed tears,
But cannot wash the woeful script away.
Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.