You have been used by someone else
But there is something good at bottom:
Your glassy hair casting spells,
Your weary eyes tired out in autumn.
The autumn age! Well, for my part,
I like it more than youth, I know it,
You're now much better to the heart
And fascination of a poet.
I never tell a lie at heart,
And to the call of ostentation
I'll say without hesitation:
Farewell to squabble, booze and that.
It's time to stop this rugged trick,
I've been so stubborn. That's the limit!
My heart has had a kind of drink
That sobers up the blood and spirit.
September knocks upon my pane
With willow branches showing crimson,
I have to be prepared again
For the arrival of the season.
I now put up with many things,
Without loss, or stress or bounds.
My Russian land has changed, it seems,
So are the houses 'nd burial grounds.
I look around, seeing through,
And here and there and everywhere
The only one for whom I care,
Are you, my friend, and sister, too.
You are the only one whom I,
Perfecting drawbacks of a sinner,
Will sing about roads, — oh my! —
The parting life of misdemeanour.
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.
О, возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
Воображению поэта.
Я сердцем никогда не лгу
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.
Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею брагой.
И мне в окошко постучал
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.
Теперь со многим я мирюсь
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными кладбища и хаты.
Прозрачно я смотрю вокруг
И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
Что ты одна, сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.
Что я одной тебе бы мог,
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве.