Into this chasm, many fell,
It’s gaping wide!
My time will come and I, as well,
Will go one night.
And all that struggled, shone, rejoiced
Will be ensnared —
My emerald eyes, my gentle voice,
My golden hair.
Your daily bread will come. You’ll live
Without a pause.
And everything will be — as if
I never was!
Like children, changeable in mood,
And sometimes brash,
I loved it when the firewood
Would turn to ash.
The cello, cavalcades, the bell
In village square…
— Without me, who lived, as well,
Among you there!
From all - I never knew just when
To say enough, —
I now demand your faith again
And ask for love.
Each day, in speech and on a page:
For all I’ve shared,
For I’m, — at twenty years of age, —
Full of despair,
For I - it’s certain, in reflection,
Feel no offense,
For insuppressible affection,
And proud stance,
For all that’s happening above me,
Each truth and lie…
- O listen to me! – Also love me
For I shall die.
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет всё, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с её насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет всё — как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
— К вам всем — что мне, ни в чём не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне — прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте! — Ещё меня любите
За то, что я умру.