My sister — Life’s overflowing today,
spring rain shattering itself like glass,
but people with monocles still complain,
and sting, politely, like snakes in the grass.
The elders have their logic of course,
certainly yours is foolish, no doubt:
that eyes and lawns glow lilac in storms,
and sweet perfume blows from the south.
That in May, when travelling you see
the timetable on the Kamyshin line,
the Bible’s penned no less magnificently,
while in reading it you’re mesmerised.
That sunset has only to show a village,
girls crowding the track as we flee,
and I find that it’s not my stop today,
the sun offering its sympathy.
With three splashes the bell swims by,
‘Sorry, not here’: its apology’s far.
Burning night seeps under the blind,
the steppe plunges, from step to star.
Winking, blinking, sweetly somewhere,
my love, a fata-morgana, sleeps yet,
while, like my heart, splashed on platforms there,
the carriage throws window-light over the steppe.
Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе
Расшиблась весенним дождем обо всех,
Но люди в брелоках высоко брюзгливы
И вежливо жалят, как змеи в овсе.
У старших на это свои есть резоны.
Бесспорно, бесспорно смешон твой резон,
Что в грозу лиловы глаза и газоны
И пахнет сырой резедой горизонт.
Что в мае, когда поездов расписанье
Камышинской веткой читаешь в купе,
Оно грандиозней святого писанья
И черных от пыли и бурь канапе.
Что только нарвется, разлаявшись, тормоз
На мирных сельчан в захолустном вине,
С матрацев глядят, не моя ли платформа,
И солнце, садясь, соболезнует мне.
И в третий плеснув, уплывает звоночек
Сплошным извиненьем: жалею, не здесь.
Под шторку несет обгорающей ночью
И рушится степь со ступенек к звезде.
Мигая, моргая, но спят где-то сладко,
И фата-морганой любимая спит
Тем часом, как сердце, плеща по площадкам,
Вагонными дверцами сыплет в степи.