He who compared himself to the eye of a horse,
Peers, looks, sees, recognizes,
And instantly puddles shine, ice
Pines away, like a melting of diamonds.
Backyards drowse in lilac haze. Branch —
Line platforms, logs, clouds, leaves...
The engine’s whistle, watermelon’s crunch,
A timid hand in a fragrant kid glove. He’s
Ringing, thundering, grinding, up to his breast
In breakers… and suddenly is quiet... This means
He is tiptoeing over pine needles, feaful lest
He should startle space awake from its light sleep.
It means he counts the grains in the empty ears,
And it means he has come back
From another funeral, back to Darya’s
Gorge, the tombstone, cursed and black.
And burns again, the Moscow tedium,
In the distance death’s sleigh-bell rings...
Who has got lost two steps from home,
Where the snow is waist-deep, an end to everything?
Because he compared smoke with Laocoön,
Made songs out of graveyard thistles,
Because he filled the world with a sound no-one
Has heard before, in a new space of mirrored
Verses, he has been rewarded with a form
Of eternal childhood, with the stars’ vigilant love,
The whole earth has been passed down to him,
And he has shared it with everyone.
Он, сам себя сравнивший с конским глазом,
Косится, смотрит, видит, узнает,
И вот уже расплавленным алмазом
Сияют лужи, изнывает лед.
В лиловой мгле покоятся задворки,
Платформы, бревна, листья, облака.
Свист паровоза, хруст арбузной корки,
В душистой лайке робкая рука.
Звенит, гремит, скрежещет, бьет прибоем
И вдруг притихнет — это значит, он
Пугливо пробирается по хвоям,
Чтоб не спугнуть пространства чуткий сон.
И это значит, он считает зерна
В пустых колосьях, это значит, он
К плите дарьяльской, проклятой и черной,
Опять пришел с каких-то похорон.
И снова жжет московская истома,
Звенит вдали смертельный бубенец...
Кто заблудился в двух шагах от дома,
Где снег по пояс и всему конец?
За то, что дым сравнил с Лаокооном,
Кладбищенский воспел чертополох,
За то, что мир наполнил новым звоном
В пространстве новом отраженных строф, —
Он награжден каким-то вечным детством,
Той щедростью и зоркостью светил,
И вся земля была его наследством,
А он ее со всеми разделил.