There’s nothing to be sad about.
Sadness is a crime, a prison.
A strange impression, I have risen
From the grey canvas like a sheet.
Up-flying arms, with a bad break,
Tormented smile — I and the sitter
Had to become thus through the bitter
Hours of profligate give and take.
He willed it that it should be so,
With words that were sinister and dead.
Fear drove into my lips the red,
And into my cheeks it piled the snow.
No sin in him. I was his fee.
He went, and arranged other limbs,
And other draparies. Void of dreams,
I lie in mortal lethargy.
О, не вздыхайте обо мне,
Печаль преступна и напрасна,
Я здесь, на сером полотне,
Возникла странно и неясно.
Взлетевших рук излом больной,
В глазах улыбка исступленья,
Я не могла бы стать иной
Пред горьким часом наслажденья.
Он так хотел, он так велел
Словами мертвыми и злыми.
Мой рот тревожно заалел,
И щеки стали снеговыми.
И нет греха в его вине,
Ушел, глядит в глаза другие,
Но ничего не снится мне
В моей предсмертной летаргии.