O, do not sigh about me, anxious,
This grief is criminal and vain,
Here, on the grayness of the canvas,
I have emerged so strange and vague.
With frenzy smiling in my eyes,
With flailing arms, the pain of fracture,
And I could not be otherwise
Before the bitter hour of rapture.
He wanted this, he ordered this
With words so dead and full of spite.
And crimson worry filled my lips,
And cheeks, like snow, were polished white.
But he is sinless, free of guilt,
He left, he’s gazing at new eyes,
But I don’t dream a thing, I wilt
In lethargy before demise.
О, не вздыхайте обо мне,
Печаль преступна и напрасна,
Я здесь, на сером полотне,
Возникла странно и неясно.
Взлетевших рук излом больной,
В глазах улыбка исступленья,
Я не могла бы стать иной
Пред горьким часом наслажденья.
Он так хотел, он так велел
Словами мертвыми и злыми.
Мой рот тревожно заалел,
И щеки стали снеговыми.
И нет греха в его вине,
Ушел, глядит в глаза другие,
Но ничего не снится мне
В моей предсмертной летаргии.