“Tell me why the moon shines palely
On the city wall and orchards?
It’s as though the mist were veiling
Russian fields laid bare by autumn” —
To the nightly silent cypress,
Lala dear, I put this question.
But the trees made no reply to me,
Raising their proud crowns to heaven.
“Tell me why the moon shines sadly?”
I asked flowers' in the coppice.
“From the fluttering rose,” they answered,
“You shall find the cause of sorrow.”
Then the rose, her petals spreading,
In dismay and sadness fluttered:
“Shaganeh has been unfaithful,
Shaganeh has kissed another,
“Saying: ‘The Russian will not notice...
Hearts need songs, but songs a body...’
That is why the moon has grown so
Sadly pale and shines so wanly.
“It has seen too much deception,
Tears and torments none were seeking.”
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
But despite this ever blessed
Are these lilac-blossom evenings.
«Отчего луна так светит тускло
На сады и стены Хороссана?
Словно я хожу равниной русской
Под шуршащим пологом тумана»,—
Так спросил я, дорогая Лала,
У молчащих ночью кипарисов,
Но их рать ни слова не сказала,
К небу гордо головы завысив.
«Отчего луна так светит грустно?» —
У цветов спросил я в тихой чаще,
И цветы сказали: «Ты почувствуй
По печали розы шелестящей».
Лепестками роза расплескалась,
Лепестками тайно мне сказала:
«Шаганэ твоя с другим ласкалась,
Шаганэ другого целовала.
Говорила: „Русский не заметит…”
Сердцу — песнь, а песне — жизнь и тело…
Оттого луна так тускло светит,
Оттого печально побледнела».
Слишком много виделось измены,
Слез и мук, кто ждал их, кто не хочет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но и всё ж вовек благословенны
На земле сиреневые ночи.