Ha smesso di parlare il boschetto dorato
con la gaia lingua delle betulle
e le gru, volando tristemente,
ormai non rimpiangono nessuno.
Chi rimpiangere, se ognuno è un pellegrino?
Entrerà di sfuggita, per lasciare nuovamente la casa.
Di tutti gli scomparsi sogna la canapaia
con l’ampia luna sul cerúleo stagno.
Sto solo in mezzo alla pianura brulla
e il vento porta lontano le gru.
Ripenso alla mia lieta giovinezza,
ma non rimpiango nulla del passato.
Non rimpiango gli anni dissipati invano,
non rimpiango il fior di lillà dell’anima.
Nel giardino fiammeggia un rogo rosso sorbo,
ma non può riscaldare nessuno.
Non bruceranno i grappoli del sorbo,
l’erba non perirà dalla giallezza.
Come l’albero lascia cadere sommesso le foglie,
cosí io lascio cadere le tristi parole.
Se il tempo sparpagliandole col vento,
le raccoglierà in un mucchio inutile…
dite allora… che il boschetto d’oro
ha smesso di parlare con la sua cara lingua.
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —
Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит коноплянник
С широким месяцем над голубым прудом.
Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.
Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава.
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком…
Скажите так… что роща золотая
Отговорила милым языком.