Колко приказно синьо и нежно е...
Мой утихнал след бурята край,
а душата в полето безбрежна е,
с дъх на рози и мед тя ухай.
Стихнах аз. След години вилнели,
не проклинам дела отпреди.
Сякаш тройка коне полудели
из страната остави следи.
Прах се вдигна отвред. Изпотъпкаха.
И пропаднаха с дяволски зов.
А пък днес във гората замлъкнала
даже чувам как пада листо.
Туй звънче ли е? Ехо ли чува се?
Всичко всмуква спокойната гръд.
Трай, душа, ние с тебе сполучихме
да преминем по бурния път.
Ще обсъдим, което виждахме,
що настана над цяла страна,
ще простим, гдето нас ни обиждаха
и по чужда и наша вина.
Одобрявам било и несвършено,
за годините трийсет тъжа —
мойта младост, тъй малко е търсила,
че в кръчмарска омая живях.
Но нали и дъбът млад, без жълъди,
тъй превива се както трева...
Ех, ти младост, ти младост несдържана,
моя златна и луда глава!
Несказанное, синее, нежное...
Тих мой край после бурь, после гроз,
И душа моя — поле безбрежное —
Дышит запахом меда и роз.
Я утих. Годы сделали дело,
Но того, что прошло, не кляну.
Словно тройка коней оголтелая
Прокатилась во всю страну.
Напылили кругом. Накопытили.
И пропали под дьявольский свист.
А теперь вот в лесной обители
Даже слышно, как падает лист.
Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?
Все спокойно впивает грудь.
Стой, душа, мы с тобой проехали
Через бурный положенный путь.
Разберемся во всем, что видели,
Что случилось, что сталось в стране,
И простим, где нас горько обидели
По чужой и по нашей вине.
Принимаю, что было и не было,
Только жаль на тридцатом году —
Слишком мало я в юности требовал,
Забываясь в кабацком чаду.
Но ведь дуб молодой, не разжелудясь,
Так же гнется, как в поле трава...
Эх ты, молодость, буйная молодость,
Золотая сорвиголова!