Mon érable effeuillé, érable, de glace, noyé,
Pourquoi, sous les tourbillons de neiges, te tiens-tu, penchés?
Qu’as-tu donc vus? Qu’as-tu écouté?
Hors du village, tu sembles avoir glissé.
Et, comme un gardien saoul, sortant dans l’allée,
Tu t’es pris dans les congères, te gelant le pied.
Hélas, je ne tiens plus vraiment debout, enivré,
Revenant de godaille, Jusqu’à la maison, je n’arriverai.
Là-bas j’ai rencontré un saule, là-bas, un pin, j’ai enlacé,
Sous la blanche tempête, je leur chantais l’été.
Semblable à cet érable, je me voyais,
Érable encore feuillu, pareille à un vert palais diapré.
Et, ivre mort, toute modestie épuisée,
Un bouleau, telle la femme d’un autre, j’enlaçais.
Клен ты мой опавший, клен заледенелый,
Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой?
Или что увидел? Или что услышал?
Словно за деревню погулять ты вышел
И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,
Утонул в сугробе, приморозил ногу.
Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,
Не дойду до дома с дружеской попойки.
Там вон встретил вербу, там сосну приметил,
Распевал им песни под метель о лете.
Сам себе казался я таким же кленом,
Только не опавшим, а вовсю зеленым.
И, утратив скромность, одуревши в доску,
Как жену чужую, обнимал березку.