The lives of us all are moulded
At birth — such is my belief.
I well might, if not а poet,
Have been а rogue or а thief.
А thin little boy, but ever
А hero in the eyes of those
Young playmates of mine, I' d often
Come home with а bleeding nose.
In а thick voice I'd tell mummy
Through lips I'd barely feel:
"It's nothing! I tripped and tumbled.
By morning the bruise will heal."
Today, when the hot quick temper
I once had has cooled and slowed,
Into my verse the reckless
Strength of my youth has flowed.
А goldmine of loquacity,
In every line there persists
The former wild audacity
Of а lad quick with his fists.
I'm just as proud and dogged,
But with new pain I smart —
My nose they used to bloody,
Now I've а bloodied heart.
And now I tell — not mummy,
But а loud mob hostile to me:
"It's nothing. I tripped and tumbled.
By morning the bruise will heal."
Всё живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверное, был мошенник и вор.
Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.
И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму всё заживёт».
И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Беспокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.
Золотая, словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.
Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг...
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.
И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего! я споткнулся о камень,
Это к завтраму всё заживёт!»