The wooden organ did not roar this evening.
The cradle song of Schubert to us sang
The windmill blew and in the hurricane's singing
Laughing blue-eyed intoxication rang.
The world of ancient song is green and brown,
The world of ancient song, young for all age,
Where nightingale elms' towering crowns
The forest rocks with fierce and beastly rage.
And night's return, so terrible and mighty,
That song is wild and deep just like black wine —
This poltergeist is but a visage empty
That, thoughtless, knocks upon the windowpane.
Du, Doppelgänger, du, bleicher Geselle!..
В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа.
Нам пели Шуберта — родная колыбель!
Шумела мельница, и в песнях урагана
Смеялся музыки голубоглазый хмель!
Старинной песни мир — коричневый, зеленый,
Но только вечно-молодой,
Где соловьиных лип рокочущие кроны
С безумной яростью качает царь лесной.
И сила страшная ночного возвращенья —
Та песня дикая, как черное вино:
Это двойник — пустое привиденье —
Бессмысленно глядит в холодное окно!
____
О, ‹мой› двойник, о, ‹мой› бледный собрат!.. ‹Г. Гейне› (нем.)