'ai oublié le mot que j'allais prononcer.
L'hirondelle aveugle retourne au royaume des ombres,
L'aile rognée jouer avec les transparentes.
Un chant nocturne chante en cette pâmoison.
Les oiseaux se sont tus. L'immortelle n'a pas fleuri.
Leur crinière est limpide aux nocturnes troupeaux.
La barque flotte vide en un fleuve tari
Et parmi les grillons la parole se pâme.
Pour s'élever, temple ou coupole, lentement,
Et soudain contrefaire Antigone démente,
Ou tomber à nos pieds comme hirondelle morte,
Parée d'un rameau vert et de douceur stygienne.
Ô ! rendre aux doigts voyants seulement la pudeur
Et la saillante joie de la reconnaissance.
Je crains plus que tout le sanglot des Aonides,
La cloche, le brouillard et la faille béante.
Les mortels ont ce don — reconnaître et aimer,
Même le son coule dans leurs doigts comme une onde,
J'ai oublié le mot que j'allais prononcer.
Désincarnée l'idée retourne au royaume des ombres.
Pourtant cc n'est pas cc que dit la transparente —
Antigone, l'amie, l'hirondelle...
Le souvenir de la cloche stygienne
Bible sur les lèvres ainsi que le gel noir.
Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней вернётся,
На крыльях срезанных, с прозрачными играть.
B беспамятстве ночная песнь поётся.
Не слышно птиц. Бессмертник не цветёт.
Прозрачны гривы табуна ночного.
B сухой реке пустой челнок плывёт.
Среди кузнечиков беспамятствует слово.
И медленно растёт, как бы шатёр иль храм,
То вдруг прикинется безумной Антигоной,
То мёртвой ласточкой бросается к ногам,
С стигийской нежностью и веткою зелёной.
О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,
И выпуклую радость узнаванья.
Я так боюсь рыданья Аонид,
Тумана, звона и зиянья!
А смертным власть дана любить и узнавать,
Для них и звук в персты прольётся,
Но я забыл, что я хочу сказать,
И мысль бесплотная в чертог теней вернётся.
Bсё не о том прозрачная твердит,
Всё ласточка, подружка, Антигона...
И на губах, как чёрный лёд, горит
Стигийского воспоминанье звона.