Deep in the mountain the idol rests
in sweet repose, infinite and blest,
the fat of necklaces dripping from his neck
protects his dreams of flood tide and of slack.
As a boy, he buddied with a peacock,
they gave him rainbow of India to eat
and milk in a pink clay dish,
and didn't stint the cochineal.
Bone put to bed, locked in a knot,
shoulders, arms and knees made flesh,
he smiles with his own dead-silent lips,
thinks with his bone, feels with his brow,
and struggles to recall his human countenance...
Внутри горы бездействует кумир
В покоях бережных, безбрежных и счастливых,
А с шеи каплет ожерелий жир,
Оберегая сна приливы и отливы.
Когда он мальчик был и с ним играл павлин,
Его индийской радугой кормили,
Давали молока из розоватых глин
И не жалели кошенили.
Кость усыпленная завязана узлом,
Очеловечены колени, руки, плечи,
Он улыбается своим тишайшим ртом,
Он мыслит костию и чувствует челом
И вспомнить силится свой облик человечий.