The forest choir had just fallen silent,
A finch was about to release its voice.
In a crown of leaves a nightingale's silhouette
Alone, unceasing above, began to rejoice.
O insidious passion, the more I pursue you,
The less am I able to ridicule.
Have you the power, insignificant bird,
To be silent in this radiant cathedral?
Slant rays of light, glancing the surface
Of cool leaves, vanish in the distance.
The more fidelity from you I suffer,
The less trust I put in your allegiance.
But you, nightingale, fastened to art,
Like Antony in love with Cleopatra's fire,
Frenzied, how can you keep emotion apart,
And be captivated by love's desire?
Forsaking these evening groves, why
Are you breaking my heart?
I'm smitten by you, yet, how easy to try
To separate, to let misfortune depart.
Alas, it's obvious, this world's a creation
For beasts, parents of the desert's first symphony,
Who, hearing in a cave your exclamation,
Bellow and howl: “Antony! Antony!”
Уже умолкала лесная капелла.
Едва открывал свое горлышко чижик.
В коронке листов соловьиное тело
Одно, не смолкая, над миром звенело.
Чем больше я гнал вас, коварные страсти,
Тем меньше я мог насмехаться над вами.
В твоей ли, пичужка ничтожная, власти
Безмолвствовать в этом сияющем храме?
Косые лучи, ударяя в поверхность
Прохладных листов, улетали в пространство.
Чем больше тебя я испытывал, верность,
Тем меньше я верил в твое постоянство.
А ты, соловей, пригвожденный к искусству,
В свою Клеопатру влюбленный Антоний,
Как мог ты довериться, бешеный, чувству,
Как мог ты увлечься любовной погоней?
Зачем, покидая вечерние рощи,
Ты сердце мое разрываешь на части?
Я болен тобою, а было бы проще
Расстаться с тобою, уйти от напасти.
Уж так, видно, мир этот создан, чтоб звери,
Родители первых пустынных симфоний,
Твои восклицанья услышав в пещере,
Мычали и выли: «Антоний! Антоний!»