Marvellous, and sad — yes, that’s what this temple
is — a joy, a temptation, a threat.
Eyes exhausted with desire
bum in the slits of confessional windows.
The organ melody rises, falls,
then swells fuller and more terrible,
like blood in dark church-granite veins
rioting in drunken mutiny.
I want to run out of these black arches,
away from purple velvet, away from languid martyrs,
their bare white bodies:
or temptation may possess my soul.
I need to sit at some remote old tavern, out
on the terrace, with a glass of wine —
there, right there, the stone wall has gone green,
turned green by the sea.
Hurry! One last try!
— but then, outside, you suddenly weaken —
Catholicism spreads its gothic towers,
like wings, in the blue sky.
Да, этот храм и дивен, и печален,
Он — искушенье, радость и гроза,
Горят в окошечках исповедален
Желаньем истомленные глаза.
Растет и падает напев органа
И вновь растет полнее и страшней,
Как будто кровь, бунтующая пьяно
В гранитных венах сумрачных церквей.
От пурпура, от мучеников томных,
От белизны их обнаженных тел,
Бежать бы из под этих сводов темных,
Пока соблазн душой не овладел.
В глухой таверне старого квартала
Сесть на террасе и спросить вина,
Там от воды приморского канала
Совсем зеленой кажется стена.
Скорей! Одно последнее усилье!
Но вдруг слабеешь, выходя на двор, —
Готические башни, словно крылья,
Католицизм в лазури распростер.