Homes reach the stars, the sky's below,
The land in smoke to it is near.
Inside the big and happy Paris
Remains the secretive despair.
The evening boulevards are noisy,
Gone are the sundown's final rays,
And there are couples everywhere
Trembling of lips, daring of eyes.
I'm here alone. To trunk of chestnut
It is so nice one's head to lean!
And like in the abandoned Moscow
In heart weep verses of Rostand.
Paris at night is sad and alien,
Dear to the heart is madness gone!
I'm going home, there's vial of sorrow
And tender portrait of someone.
There's someone's glance, sad and fraternal.
There's tender profile on the wall.
Rostand and the Reichstadtian martyr
And Sara - in sleep come they all!
Within the big and happy Paris
I dream of grass, of clouds and rain
And laughter far, and shadow near,
And deep just like before is pain.
Дома до звезд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Всё та же тайная тоска.
Шумны вечерние бульвары,
Последний луч зари угас,
Везде, везде всё пары, пары,
Дрожанье губ и дерзость глаз.
Я здесь одна. К стволу каштана
Прильнуть так сладко голове!
И в сердце плачет стих Ростана
Как там, в покинутой Москве.
Париж в ночи мне чужд и жалок,
Дороже сердцу прежний бред!
Иду домой, там грусть фиалок
И чей-то ласковый портрет.
Там чей-то взор печально-братский,
Там нежный профиль на стене.
Rostand и мученик Рейхштадтский
И Сара — все придут во сне!
В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дальше смех, и тени ближе,
И боль как прежде глубока.