Violinist played his music; I was looking in his eyes.
Not that I was being curious — I traveled in the skies.
Not that I was so attracted, I just hoped to understand
How this sound can be extracted by the movement of this hand
Out of something made of timber, out of some unhandy string,
Out of some imagined fantasy that he had made his king,
And on top of that his job is to ignite and wound the heart.
Really, why be ceremonial, why save it from the start.
Blessed is home where we are guided by the sound of violin,
Where it fills our hearts with promise; all the rest will figure in.
Blessed is instrument pressed tightly to the awkward shoulder bone,
For I’m traveling in heaven being sent by it alone.
Blessed is he whose time is fleeting; bow is sharp; and hand is dire;
The musician that created from my soul a burning fire.
And the soul, once it’s ignited, this much I can say for sure,
Is predestined to be merciful, and virtuous, and pure.
И. Шварцу
Музыкант играл на скрипке — я в глаза ему глядел.
Я не то чтоб любопытствовал — я по небу летел.
Я не то чтобы от скуки — я надеялся понять,
как умеют эти руки эти звуки извлекать
из какой-то деревяшки, из каких-то грубых жил,
из какой-то там фантазии, которой он служил?
Да еще ведь надо пальцы знать, к чему прижать когда,
чтоб во тьме не затерялась гордых звуков череда.
Да еще ведь надо в душу к нам проникнуть и зажечь...
А чего с ней церемониться? Чего ее беречь?
Счастлив дом, где звуки скрипки наставляют нас на путь
и вселяют в нас надежды... Остальное как-нибудь.
Счастлив инструмент, прижатый к угловатому плечу,
по чьему благословенью я по небу лечу.
Счастлив он, чей путь недолог, пальцы злы, смычок остер,
музыкант, соорудивший из души моей костер.
А душа, уж это точно, ежели обожжена,
справедливей, милосерднее и праведней она.