I store an image in my soul, the portrait of a fair lady.
Her eyes are turned upon some other, better days.
No one’s dispensable in there, and years are careless of the fading,
And long ago, they cleared each other’s guilty ways.
Today, the honorable choir’s still glorifying her with praises
And the musicians are impeccable in tone.
But with each note, my precious Lord, another kind of music saves us...
And the maestro’s hand is splitting the baton.
I don’t intend to wrong my fate with tears unmindful and unfair,
But here is where my sad bemoaning often turns:
What are we really, my dear sirs, compared to that fine lady there,
What are our lives, what are our ladies, my dear sirs?
Perhaps today, like in the past, she still shines graciousness upon me,
And she receives the heaven’s graciousness for this.
She writes to me, without a doubt, but... former postmen all got older,
And time has altered all addresses and all lists.
В моей душе запечатлен портрет одной прекрасной дамы.
Ее глаза в иные дни обращены.
Там хорошо, там лишних нет, и страх не властен над годами,
и все давно уже друг другом прощены.
Еще покуда в честь нее высокий хор звучит хвалебно,
и музыканты все в парадных пиджаках.
Но с каждой нотой, боже мой, иная музыка целебна,
и дирижер ломает палочку в руках.
Не оскорблю своей судьбы слезой поспешной и напрасной,
но вот о чем я сокрушаюсь иногда:
ведь что мы сами, господа, в сравненьи с дамой той прекрасной,
и наша жизнь, и наши дамы, господа?
Она и нынче, может быть, ко мне, как прежде, благосклонна,
и к ней за это благосклонны небеса.
Она, конечно, пишет мне, но... постарели почтальоны,
и все давно переменились адреса.