And I grew up in patterned tranquillity,
In the cool nursery of the young century.
And the voice of man was not dear to me,
But the voice of the wind I could understand.
But best of all the silver willow.
And obligingly, it lived
With me all my life; it's weeping branches
Fanned my insomnia with dreams.
And strange! — I outlived it.
There the stump stands; with strange voices
Other willows are conversing
Under our, under those skies.
And I am silent... As if a brother had died.
И дряхлый пук дерев.
Пушкин
А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И — странно! — я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу... Как будто умер брат.