In the young century’s cool nursery,
In its checkered silence, I was born.
Sweet to me was not the voice of man,
But the wind’s voice was understood by me.
The burdocks and the nettles fed my soul,
But I loved the silver willow best of all.
And, grateful for my love, it lived
All its life with me, and with its weeping
Branches fanned my insomnia with dreams. But
— Surprisingly enough! — I have outlived
It. Now, a stump’s out there. Under these skies,
Under these skies of ours, are other
Willows, and their alien voices rise.
And I am silent… As though I’d lost a brother.
И дряхлый пук дерев.
Пушкин
А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И — странно! — я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу... Как будто умер брат.