Ciego vagaba en tétrico desierto
Mi espíritu sediento padeció,
Alado serafín, de pronto,
En una encrucijada apareció.
Con leves dedos como sueño
mis párpados tocó.
Se abrieron proféticos mis ojos
ojos de un águila en peligro.
Rozó mis oídos,
De clamores se llenaron, de sonidos:
oí las vibraciones del éter
y el vuelo de los ángeles
el discurrir de los peces bajo el mar
y el crecer silencioso de la vid.
Me apartó los labios, me arrancó la lengua
maliciosa, locuaz y pecadora.
Con mano ensangrentada
puso entre mis labios yertos
bífida lengua llena de sabiduría.
Abrió mi pecho con su espada,
arrancó mi palpitante corazón
y un ascua ardiente en la herida me incrustó.
Exánime yacía sobre el desierto
cuando la voz de Dios me despertó:
“Levántate, Profeta, abre tus ojos, tus oídos,
y a través del mar y de la Tierra, de los pueblos
tu verbo abrase el corazón”.
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами лёгкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассёк мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнём,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».