The red evening is settling along the road
And rowan trees are sinking in mists and shade.
An ancient isba’s doorway opens wide
Like jaws that chew the pungent quiet inside.
The loyal autumn chill lovingly stole
From farmyard through the haze to the fields of oats.
And through the blue window pane a boy
With golden hair and shining eyes gazed out.
Clinging to the chimney, greenish ash
Softly sifts from the oven’s rosy light.
Someone’s gone and the wind’s tight-lipped shush
Whispers of one who’s lost out in the night.
Someone’s heels no longer crunch through groves
Crushing down golden leaves and golden grass.
To the barren trees a drawn-out sigh arose
Brushing a bristly owl’s beak with a kiss.
The yard and cowshed are sullen with drowsiness,
The white road is bordered with a slippery ditch...
And nodding and lowing softly, the gentle cows
Stand with barley straw dangling from their lips.
О красном вечере задумалась дорога,
Кусты рябин туманней глубины.
Изба-старуха челюстью порога
Жуёт пахучий мякиш тишины.
Осенний холод ласково и кротко
Крадётся мглой к овсяному двору;
Сквозь синь стекла желтоволосый отрок
Лучит глаза на галочью игру.
Обняв трубу, сверкает по повети
Зола зелёная из розовой печи.
Кого-то нет, и тонкогубый ветер
О ком-то шепчет, сгинувшем в ночи.
Кому-то пятками уже не мять по рощам
Щерблёный лист и золото травы.
Тягучий вздох, ныряя звоном тощим,
Целует клюв нахохленной совы.
Всё гуще хмарь, в хлеву покой и дрёма,
Дорога белая узорит скользкий ров...
И нежно охает ячменная солома,
Свисая с губ кивающих коров.