I will not see the Phèdre of grand renown,
in an ancient many-terraced theater,
its high gallery coated with smoke and soot,
by the light of weeping candles.
And, indifferent to the actors’ vanity,
as they gather the harvest of handclaps and applause
I will not hear the line supported by its double rhyme
directed to the footlights of the stage:
— How repugnant to me are these coverings...
Theater of Racine! A mighty barrier
divides us from the other world;
ruffled by deep frowns
between them and us the curtain lies.
From shoulders fall the classical shawls,
melted with suffering a voice grows stronger,
reaches the outraged temper
of a syllable white-hot with indignation...
I am too late for the festival of Racine!
Again the rotted posters butter,
and there is a faint smell of orange peel,
and my neighbor, as if awakening
from the lethargy of a hundred years, says to me:
— Tortured past endurance by Melpomene’s madness,
in this life I long only for peace;
let us depart, while still the jackal-spectators
have not come for the tormenting of the Muse!
That a Greek might see our games...
Я не увижу знаменитой «Федры»,
В старинном многоярусном театре,
С прокопченной высокой галереи,
При свете оплывающих свечей.
И, равнодушен к суете актеров,
Сбирающих рукоплесканий жатву,
Я не услышу, обращенный к рампе,
Двойною рифмой оперенный стих:
– Как эти покрывала мне постылы...
Театр Расина! Мощная завеса
Нас отделяет от другого мира;
Глубокими морщинами волнуя,
Меж ним и нами занавес лежит.
Спадают с плеч классические шали,
Расплавленный страданьем крепнет голос
И достигает скорбного закала
Негодованьем раскаленный слог...
Я опоздал на празднество Расина!
Вновь шелестят истлевшие афиши,
И слабо пахнет апельсинной коркой,
И словно из столетней летаргии –
Очнувшийся сосед мне говорит:
– Измученный безумством Мельпомены,
Я в этой жизни жажду только мира;
Уйдем, покуда зрители-шакалы
На растерзанье Музы не пришли!
Когда бы грек увидел наши игры...