How many of earth’s oceans I’ve sailed, oceans
ancient, gay, foam-covered;
how many matchless nights and days
have gone guiding caravans across the steppes...
How we laughed, then,
my Muse and I, free...
Rhymes flew together like birds,
so many — I don’t dare remember how many.
Only love is left, calling
like the strings of an angel’s harp,
like a thin needle stabbing the heart
with Heaven’s blue lights.
Only you are left. I’ve seen,
my eyes open, the night’s sun,
and you are all I live for,
work for, fight for.
In this restless hell of mine — yes,
you are the pilgrims’ Jerusalem.
I should mention your name
with a seraphim’s tongue.
В скольких земных океанах я плыл,
Древних, веселых и пенных,
Сколько в степях караваны водил
Дней и ночей несравненных…
Как мы смеялись в былые года
С вольною Музой моею…
Рифмы, как птицы, слетались тогда,
Сколько — и вспомнить не смею.
Только любовь мне осталась, струной
Ангельской арфы взывая,
Душу пронзая, как тонкой иглой,
Синими светами рая.
Ты мне осталась одна. Наяву
Видевший солнце ночное,
Лишь для тебя на земле я живу,
Делаю дело земное.
Да, ты в моей беспокойной судьбе —
Ерусалим пилигримов.
Надо бы мне говорить о тебе
На языке серафимов.