You walk along your road,
I do not touch your hand.
But the despair in me — it’s too eternal,
That you were to me — a stranger.
The heart immediately said: “Darling!”
I forgave you everything — at random,
Knowing nothing — even your name! —
O love me, o love me!
I can see by your lips — by their curve,
By their intensified haughtiness,
By the heavy ridge of your brow:
That the heart is being taken by storm!
Your dress is like black silk armor,
Your voice with a bit of gypsy huskiness,
Everything in you I like so much it hurts —
Even that you’re not a beauty.
Beauty, you won’t droop during summer!
No bloom — you stalk of steel,
Wickeder than wicked, sharper than sharp
Taken from what island?
You look strangest with a fan, or a walking stick —
In every vein and every little bone,
In the form of each of your wicked fingers,
Is the tenderness of a woman, audacity of a boy.
Parrying all sneers with poetry,
I open up both to you and the world
All, that is prepared for us in you,
Stranger with Beethoven’s brow!
Ты проходишь своей дорогою,
И руки твоей я не трогаю.
Но тоска во мне — слишком вечная,
Чтоб была ты мне — первой встречною.
Сердце сразу сказало: «Милая!»
Всё тебе — наугад — простила я,
Ничего не знав, — даже имени! —
О, люби меня, о, люби меня!
Вижу я по губам — извилиной,
По надменности их усиленной,
По тяжёлым надбровным выступам:
Это сердце берётся — приступом!
Платье — шёлковым чёрным панцирем,
Голос с чуть хрипотцой цыганскою,
Всё в тебе мне до боли нравится, —
Даже то, что ты не красавица!
Красота, не увянешь за́ лето!
Не цветок — стебелёк из стали ты,
Злее злого, острее острого
Увезённый — с какого острова?
Опахалом чудишь, иль тросточкой, —
В каждой жилке и в каждой косточке,
В форме каждого злого пальчика, —
Нежность женщины, дерзость мальчика.
Все усмешки стихом парируя,
Открываю тебе и миру я
Всё, что нам в тебе уготовано,
Незнакомка с челом Бетховена!