To F. F. Zelinsky
Columns wound round with yellow silks,
And pêche and mauve garments in rather too
Bright a setting; among swirling resins and
Lisping of bells, and the strange rhythms of
Millennial words gently softened in the autumn
Gilt — you come to life today in my memory.
* * *
A basalt Mongol celebrated the divine service and
The mysterious word slowly melted away in the
Temple capriciously created within a museum so that
Ladies might play with black fans and, alien to the
Mystery, like their bright iris color, the Misses
Should pay strict attention only to the interpreters.
* * *
The spots of silk caressed my abstracted gaze;
In the mysteries I understood only the music.
But the more attentively I caught the harmonies,
The more I breathed with their rhythms, as with a
Censer’s waves, and I was ashamed of the support of
Pallid prose for that mystical and musical reverie.
* * *
The liturgy ended, and at once the hall came
To life; the Mongol with a smile handed out
Flowers to us and, inhaling the exotic scents,
Singers and diplomats hastened to the exit, and
Ladies carefully lifting up their trains-in
Order in the evening to hear Mascotte or Carmen.
* * *
And in the air there lived a phrase not
Understood, born by a soul in a torment of ecstasy
So that pure hearts might drink a blessing from
It... And it was strange and painful to me to
Observe how the veils were lowered over the smiles
And the slender fingers let the gods’ flowers fall.
Ф. Фр. Зелинскому[1]
1
Колонны, желтыми увитые шелками,
И платья pêche[2] и mauve[3] в немного яркой раме
Среди струистых смол и лепета звонков,
И ритмы странные тысячелетних слов, —
Слегка смягченные в осенней позолоте, —
Вы в памяти моей сегодня оживете.
2
Священнодействовал базальтовый монгол,
И таял медленно таинственный глагол
В капризно созданном среди музея храме[4],
Чтоб дамы черными играли веерами
И, тайне чуждые, как свежий их ирис,
Лишь переводчикам внимали строго мисс.
3
Мой взор рассеянный шелков ласкали пятна,
Мне в таинстве была лишь музыка понятна.
Но тем внимательней созвучья я ловил,
Я ритмами дышал, как волнами кадил,
И было стыдно мне пособий бледной прозы
Для той мистической и музыкальной грезы.
4
Обедня кончилась, и сразу ожил зал,
Монгол с улыбкою цветы нам раздавал.
И, экзотичные вдыхая ароматы,
Спешили к выходу певцы и дипломаты
И дамы, бережно поддерживая трен[5], —
Чтоб слушать вечером Маскотту[6] иль Кармен.
5
А в воздухе жила непонятая фраза,
Рожденная душой в мучении экстаза,
Чтоб чистые сердца в ней пили благодать…
И странно было мне и жутко увидать,
Как над улыбками спускалися вуали
И пальцы нежные цветы богов роняли.
___
1. Зелинский Фаддей Францевич (1859—1944) — профессор кафедры классической филологии Петербургского университета, переводчик античных авторов.
2. Желтый, цвета персика (фр.).— Ред.
3. Лилово-розовый (фр.).— Ред.
4. В капризно созданном среди музея храме. — Вероятно, имеется в виду посвященный религиям Востока музей Гимё в Париже.
5. Трен — конец длинного женского платья, тянущийся наподобие щлейфа.
6. Маскотта — «Маленькая Маскотта» (1880) — оперетта французского композитора Эдмона Одрана.