America and Europe will no longer be,
And royal parks and streets of Moscow too —
When frenzy of atomic mad hysteria’s spree
Will spray it all an iridescent blue.
Then tenderly will stretch above the placid sea
An all-forgiving and transparent smoke...
And He who might have helped but never spoke
In splendid solitude will then for ever be.
Не станет ни Европы, ни Америки,
Ни Царскосельских парков, ни Москвы —
Припадок атомической истерики
Всё распылит в сияньи синевы.
Потом над морем ласково протянется
Прозрачный, всепрощающий дымок…
И Тот, кто мог помочь и не помог,
В предвечном одиночестве останется.