Blue was the morning. It was early yet.
Tormented Moscow was still sleeping.
Through the windows,
through the double panes,
Bells suddenly could be heard ringing.
And glancing at the sky in fear,
I saw,
through the mist there
from afar, black monks jostling their way...
Those were the clouds.
Ding dong. Ding dong. Frost chills the skin.
Sinners were burning in hell.
And a pedestrian somewhere was dawdling
in plain view of Sabaoth.
I was abashed and barely audible.
My nanny lied about God.
She threatened me with the Almighty and the devil
and bid me go to church and humble myself.
Yes, she lied extravagantly,
and piled it on in her zeal...
Along the Arbat pioneers were marching,
marching with drums beating.
And they were singing about the potato,
their staple pioneer diet.
And I stared at them from the window
in plain view of Sabaoth.
And God winked at me with his black eye
out of the blue, so to speak,
and all at once I was aware of the janitor
standing there, just outside my house.
Синело утро. Было рано.
Москва измученно спала.
Вдруг в окна сквозь двойные рамы
послышались колокола.
И я взглянул на небо в страхе:
там, сквозь туман, издалека
ломились черные монахи...
А это были облака.
Колокола. Мороз по коже.
Горели грешники в аду.
И где-то мыкался прохожий
у Саваофа на виду.
...Я был послушный и неслышный.
Про Бога нянька мне врала.
Грозилась чертом и Всевышним
и в церковь кланяться звала.
Да, знать, врала она без меры,
переборщила сгоряча...
... Шли по Арбату пионеры,
шли, в барабаны грохоча,
и что-то пели про картошку,
про пионерскую еду,
и я глядел на них в окошко
у Саваофа на виду.
А Бог мигнул мне глазом черным
так, ни с того и ни с сего,
и вдруг я понял: это ж дворник
стоит у дома моего.