À l’aube je fus réveillé
Par le tintement d’un vitre.
Biscuit de pierre détrempé,
Sur l’eau calme flottait Venise.
Nul bruit, et pourtant j’avais pu
Entendre en rêve un cri très long;
Et comme un signe soudain tu,
Il troublait encore l’horizon.
Trident du Scorpion qui s’élève
Sur le miroir des mandolines
Assoupies, monta-t-il des lèvres
D’une femmes, d’une victime?
Fourche noire, il saillait au loin,
Jusqu’au manche dans le brouillard;
Le Grand Canal, sourire en coin,
Se retournait tel un fuyard.
Affamées et comme en détresse,
Les vagues là-bas se traînaient,
Les gondoles tranchaient leur laisse
En s’affûtant contre le quai.
Près du ponton naissait sans peine
Des songes la réalité.
Et Venise en vraie Vénitienne
Plongeait dans l’eau pour y nager.
Я был разбужен спозаранку
Щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла.
Всё было тихо, и, однако,
Во сне я слышал крик, и он
Подобьем смолкнувшего знака
Ещё тревожил небосклон.
Он вис трезубцем Скорпиона
Над гладью стихших мандолин
И женщиною оскорблённой,
Быть может, издан был вдали.
Теперь он стих и чёрной вилкой
Торчал по черенок во мгле.
Большой канал с косой ухмылкой
Оглядывался, как беглец.
Туда, голодные, противясь,
Шли волны, шлендая с тоски,
И гондолы рубили привязь,
Точа о пристань тесаки.
Вдали за лодочной стоянкой
В остатках сна рождалась явь.
Венеция венецианкой
Бросалась с набережных вплавь.