Jokin napsahdus ikkunalasia vasten
minut aamuvarhain herätti.
Vedessä lipui Venetsia
kuin kastunut kivinen rinkeli.
Unessa olin kuullut huudon,
ja vaikka nyt oli hiljaista,
sen jälki kuin vaiennettu merkki
häiritsi aamun taivasta.
Se hiljensi mandoliinit, se häälyi
kolmikärkenä paikallaan.
Kai jossakin joku loukattu nainen
oli sen päästänyt kurkustaan.
Se upposi syvälle hämärän pintaan,
sen kahva mustana sojotti.
Canal Grande, vinosti virnistellen,
pälyi ympärilleen kuin karkuri.
Ikävän vallassa, vastahankaan
nälkäiset aallot velloivat,
gondolit pilkkoivat kahleköyttä,
kirveitä laituriin hioivat.
Kaukaa sataman takaa valve
unen rippeistä kohosi,
ja Venetsia, kuin venetsiatar,
rannalta veteen sukelsi.
Я был разбужен спозаранку
Щелчком оконного стекла.
Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла.
Всё было тихо, и, однако,
Во сне я слышал крик, и он
Подобьем смолкнувшего знака
Ещё тревожил небосклон.
Он вис трезубцем Скорпиона
Над гладью стихших мандолин
И женщиною оскорблённой,
Быть может, издан был вдали.
Теперь он стих и чёрной вилкой
Торчал по черенок во мгле.
Большой канал с косой ухмылкой
Оглядывался, как беглец.
Туда, голодные, противясь,
Шли волны, шлендая с тоски,
И гондолы рубили привязь,
Точа о пристань тесаки.
Вдали за лодочной стоянкой
В остатках сна рождалась явь.
Венеция венецианкой
Бросалась с набережных вплавь.