From Bethany to Jerusalem lay his road.
Forebodings of sadness made one heavy load.
A few thorny shrubs had been scorched on a cliff;
A wisp of gray smoke overhung an abode;
The air was sultry, and the reeds still and stiff;
With placid composure the Dead Sea reposed.
In bitterness matching the bite of the sea,
He steadily walked with a small crowd of clouds
To town where a courtyard was chosen to be
The spot for disciples’ and his meeting grounds.
He thoughtfully walked and seemed so out of tune
The field felt its wormwood smell strong of dismay.
He stopped in the middle. The sounds died away.
The country lay sprawled in a languorous swoon.
The warmness and sand made a baffling array
Of lizards, and brooklets, and dune after dune.
Up close was a fig tree, which rose to full height
But lacked all its fruit — merely branches and leaves.
He spoke to the fig tree,” What good are all these?
You’re useless to me such as that — stupefied.
I covet and crave but you’re void by design.
You make even granite an eye-pleasing view.
It hurts just to stand near the talentless you!
Like that you shall be to the end of all time.”
The curse sent a shock down the tree like a flash
Which lightning would cause on the way to the ground.
The fig tree was scorched to a pile of gray ash.
A minute of freedom should then have been found
For limbs and their leaves to remain unabashed,
So natural laws might have helped work it out.
But miracle is what it is — it is God.
When we are in shambles, about to lose ground,
A miracle catches off guard, on the spot.
Он шел из Вифании в Ерусалим,
Заранее грустью предчувствий томим.
Колючий кустарник на круче был выжжен,
Над хижиной ближней не двигался дым,
Был воздух горяч, и камыш неподвижен,
И Мертвого моря покой недвижим.
И в горечи, спорившей с горечью моря,
Он шел с небольшою толпой облаков
По пыльной дороге на чье-то подворье,
Шел в город на сборище учеников.
И так углубился он в мысли свои,
Что поле в уныньи запахло полынью.
Все стихло. Один он стоял посредине,
А местность лежала пластом в забытьи.
Все перемешалось: теплынь и пустыня,
И ящерицы, и ключи, и ручьи.
Смоковница высилась невдалеке,
Совсем без плодов, только ветки да листья.
И он ей сказал: «Для какой ты корысти?
Какая мне радость в твоем столбняке?
Я жажду и алчу, а ты — пустоцвет,
И встреча с тобой безотрадней гранита.
О, как ты обидна и недаровита!
Останься такой до скончания лет».
По дереву дрожь осужденья прошла,
Как молнии искра по громоотводу.
Смоковницу испепелило до тла.
Найдись в это время минута свободы
У листьев, ветвей, и корней, и ствола,
Успели б вмешаться законы природы.
Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог.
Когда мы в смятеньи, тогда средь разброда
Оно настигает мгновенно, врасплох.