There’s still the twilight of the night.
The world’s so young in its proceeding,
That there are countless stars outside
And each one, like the day, is bright
And if the Earth could so decide,
She’d sleep through Easter in delight,
Hearing the Psalter reading.
There’s still the twilight of the night.
It’s far too early. It appears
That fields eternally subside
Across the crossroad to the side
And till the sunrise and the light,
There’s still a thousand years.
And as of yet, the earth’s deprived
Of any clothes to wear
To strike the church bells far and wide
Or echo choirs in the air.
From Maundy Thursday, through the night,
And right through Easter Eve,
The water bores the coastal side
And whirlpools heave.
The forest, naked and immense,
To celebrate the holy times,
As though in prayer, humbly stands
In congregated trunks of pines.
And in the city, in one place,
A gathering’s commenced.
The trees, exposed, sincerely gaze
Over the Church’s fence.
Their eyes are overfilled with rage,
They’re clearly out of sorts.
As gardens slowly leave their cage,
The earth is shaken and deranged,
They’re burying the Lord.
They see a light that dimly glows,
Black handkerchiefs, and candle rows,
And tears on every face —
And suddenly, a long procession:
The sacred shroud of Christ is raised,
Two birches with morose expressions
Move over to make space.
They walk around the royal square
Along the curb and soon
Into the vestibule with care
They carry spring and its affairs,
The scent of Eucharist in the air
And vernal fumes.
And March is tossing snow around
To beggars gathered on church grounds,
As though a person just walked out
And gave away all that he found
And everyone was dazzled.
The singing lasts throughout the night.
Then, drained of tears, they bustle
To walk out quietly outside
Into the street, into the light
To read the Psalter or Apostles.
But flesh and fur will hush to hear
Spring, in the midnight hour,
Predict that soon the skies will clear,
And over death, we’ll persevere
With resurrection’s power.
Еще кругом ночная мгла.
Еще так рано в мире,
Что звездам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.
Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетье.
Еще земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вторить с воли певчим.
И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьет водовороты.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться.
И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.
И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь —
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.