The shades of night are still around.
So early is the world that stars
Are still too numerous to count
As each as bright as day came out,
And if the Earth could be allowed,
Through Easter she would sleep, no doubt,
To readings from the Book of Psalms.
The shades of night are still around.
Such is the early world that still
The city square spreads out unbound
Like an eternity unwound,
And till the dawn and warmth rebound,
There’s a millennium to fill.
The Earth is still stark naked ground;
No hint at night of an attire
To swing the temple bells and sound
A footloose backup for the choir.
And from the Holy Thursday on,
Until the very Easter Eve,
The waters drill the banks head-on
And never cease to whirl and weave.
It is the Passion of Our Lord.
The woods, disrobed, in disarray,
Stand silent like a pine cohort
Of worshippers in need to pray.
In town, across a tighter space,
The naked trees appear to perch
As if in conclave as they gaze
Through grated windows of the church.
And their eyes with fright dilate.
They feel a sense of deep unrest.
The gardens venture through the grate;
The ancient ways of Earth are swayed;
They lay Almighty God to rest.
They see a light by Holy Gate,
A corporal and candles wait,
And tearful faces of the crowd.
At once Procession of the Cross
Comes out behind a holy shroud.
And lest their paths might oddly cross,
Two birches move to yield some ground.
Around the yard the faithful tread.
Then back they march in solemn praise
And bring, as through the porch they’re led,
The chat of spring and springtime scent,
The air that tastes of holy bread
With flavors of the vernal craze.
And March flings snowflakes left and right
At cripples gathered on the site,
As if a man had stepped outside,
Brought out a shrine and opened wide
And shared till there was nothing left.
At dusk, the chanting comes out soft:
They’ve wept to their hearts’ content,
Yet songs and psalms will still have got
To streetlights by an empty lot
But won’t be heard around the bend.
The midnight hushes all at length.
The beast and flesh have sensed the quirk
Of spring and know that with her breath
There’ll be a way to conquer death
By Resurrection put to work.
Еще кругом ночная мгла.
Еще так рано в мире,
Что звездам в небе нет числа,
И каждая, как день, светла,
И если бы земля могла,
Она бы Пасху проспала
Под чтение Псалтыри.
Еще кругом ночная мгла.
Такая рань на свете,
Что площадь вечностью легла
От перекрестка до угла,
И до рассвета и тепла
Еще тысячелетье.
Еще земля голым-гола,
И ей ночами не в чем
Раскачивать колокола
И вторить с воли певчим.
И со Страстного четверга
Вплоть до Страстной субботы
Вода буравит берега
И вьет водовороты.
И лес раздет и непокрыт,
И на Страстях Христовых,
Как строй молящихся, стоит
Толпой стволов сосновых.
А в городе, на небольшом
Пространстве, как на сходке,
Деревья смотрят нагишом
В церковные решетки.
И взгляд их ужасом объят.
Понятна их тревога.
Сады выходят из оград,
Колеблется земли уклад:
Они хоронят Бога.
И видят свет у царских врат,
И черный плат, и свечек ряд,
Заплаканные лица —
И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться.
И шествие обходит двор
По краю тротуара,
И вносит с улицы в притвор
Весну, весенний разговор
И воздух с привкусом просфор
И вешнего угара.
И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.
И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь —
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.