Forgive me, Vincent. In the very end
I could not offer you a helping hand.
I did not try to share with you your load
Nor line with grass your burned and listless road.
I did not try to soothe your weary feet,
Unlace your boots, still dusty from the street.
I did not wet your cracked lips with dew
And failed to take your gun, although I knew.
That cypress tree that never is the same,
Contorted as a twisted, tortured flame,
Your piercing-yellow chrome and Prussian blue...
How could I be myself, if not for you?
Degrading would it be for words of mine,
If I unload your burden from my spine.
And that angelic rudeness, which combines,
Your paintbrush stroke together with my lines,
Will lead us through the pupils of his eyes
To starry nights, through which Van Gogh still flies.
Пускай меня простит Винсент Ван-Гог
За то, что я помочь ему не мог,
За то, что я травы ему под ноги
Не постелил на выжженной дороге,
За то, что я не развязал шнурков
Его крестьянских пыльных башмаков,
За то, что в зной не дал ему напиться,
Не помешал в больнице застрелиться.
Стою себе, а надо мной навис
Закрученный, как пламя, кипарис.
Лимоннный крон и темно-голубое, —
Без них не стал бы я самим собою;
Унизил бы я собственную речь,
Когда б чужую ношу сбросил с плеч.
А эта грубость ангела, с какою
Он свой мазок роднит с моей строкою,
Ведет и вас через его зрачок
Туда, где дышит звездами Ван-Гог.