A volte ho maledetto il cielo
e questa terra e le mani
che agitano fortemente
questo mulino coperto da licheni!
Come tre anni fa nella dependance
giace un morto sulla panca, rigido e canuto.
Come allora i topi rodono i libri
e la candela riverbera sinistra.
L'odioso sonaglio della città bassa
canta una sciocca canzone
sulla mia amara allegria.
E già le dalie si sono affacciate
brillanti sulla via d'argento
dove vivono lumache e spira l'assenzio.
Così è stato: il carcere mi è diventato
una seconda patria,
ma della prima non riesco a ricordarmi
nemmeno nella preghiera della sera.
Столько раз я проклинала
Это небо, эту землю,
Этой мельницы замшелой
Тяжко машущие руки!
А во флигеле покойник,
Прям и сед, лежит на лавке,
Как тому назад три года.
Так же мыши книги точат,
Так же влево пламя клонит
Стеариновая свечка.
И поет, поет постылый
Бубенец нижегородский
Незатейливую песню
О моем веселье горьком.
А раскрашенные ярко
Прямо стали георгины
Вдоль серебряной дорожки,
Где улитки и полынь.
Так случилось: заточенье
Стало родиной второю,
А о первой я не смею
И в молитве вспоминать.