Day’s rain is done. The rainy mist of night
Spreads on the sky, leaden apparel wearing,
And through the pine-trees, like a ghost appearing,
The moon comes up with hidden light.
All in my soul drags me to dark surrender.
There far away, rises the moon in splendour.
There all the air is drunk with evening heat,
There move the waters in a sumptuous sheet.
And overhead the azure skies. . . .
It is the hour. From high hills she has gone
To sea-shores flooding in the waves’ loud cries;
There, where the Holy cliffs arise,
Now she sits melancholy and alone. . . .
Alone. . . . Before her none is weeping, fretting,
None, on his knees, is kissing her, forgetting
Alone. . . . To no one’s lips is she betraying
Her shoulders, her wet lips, her snow-white bosom.
No one is worthy of her heavenly love.
’Tis true? . . . Alone. . . . You weep. . . . I do not move.
Yet if...
Ненастный день потух; ненастной ночи мгла
По небу стелется одеждою свинцовой;
Как привидение, за рощею сосновой
Луна туманная взошла…
Всё мрачную тоску на душу мне наводит.
Далёко, там, луна в сиянии восходит;
Там воздух напоён вечерней теплотой;
Там море движется роскошной пеленой
Под голубыми небесами…
Вот время: по горе теперь идёт она
К брегам, потопленным шумящими волнами;
Там, под заветными скалами,
Теперь она сидит печальна и одна…
Одна… никто пред ней не плачет, не тоскует;
Никто её колен в забвенье не целует;
Одна… ничьим устам она не предаёт
Ни плеч, ни влажных уст, ни персей белоснежных.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Никто её любви небесной не достоин.
Не правда ль: ты одна… ты плачешь… я спокоен;
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но если . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .