Ich vergesse es nie (er mochte nun sein oder nicht,
Dieser Abend): das Dämmern im Fernen
Verbrannte und weitete blass die himmlische Schicht,
Und im gelblichen Dämmer – Laternen.
Am Fenster saß ich im prallvollen Saal.
Streicher sangen ein Liebeslied.
Eine Rose, tiefschwarz, sandt’ ich dir im Pokal
Von Gold, wie der Himmel, voll mit Ay.
Du schautest. Ich hielt, zwar verwirrt, doch erfahrn
Deines Blicks Arroganz, und verbeugte mich tief.
Du sagtest, an den gewandt, der bei dir war,
Absichtlich spitz: «Auch der ist verliebt».
Zur Antwort erschollen die Saiten und lachten,
Es sangen die Streicher entbrannt…
Doch du warst bei mir voll junger Verachtung.
Nur spürbar am Zittern der Hand…
Sprangst auf, wie’n verängstigter Vogel zum Himmel,
Und eiltest vorbei, wie mein Träumen so leicht,
Es seufzten die Düfte, es träumten die Wimpern,
Erregendes flüsterte Seide.
Aus der Tiefe der Spiegel warfst du mir Blicke
Und schriest noch im Werfen: «Fang dies! …»
Doch die Halskette klirrte, jemand tanzte bestrickend,
Die Dämmerung kreischte ein Liebeslied.
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре — фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблён».
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступлённо запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови!..»
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.