Les nuages pâmés dans la clarté vermeille
Tourbillonnent! Les champs aspirent aux caresses
De la rosée. Au bord de la troisième crête
Disparaît, maintenant pour la dernière fois,
Sans poussière, et tintant, la voiture de poste.
Nulle habitation dans la vaste étendue...
On n’attend, du lointain, ni lumière ni chant.
Tout n’est que steppe, et comme une mer sans rivages
Le seigle mûr déploie ses ondulations.
Se cachant à demi, là, derrière un nuage,
La lune n’ose point luire encore de jour.
Bourdonnant en colère, un scarabée s’envole,
Puis glisse un émouchet, sans remuer les ailes;
Comme d’un filet d’or les champs sont recouverts;
Là-bas, dans le lointain, une caille répond,
Et j’entends, au ravin humide de rosée,
Le cri rauque étouffé du râle de genêt.
L’ombre égare déjà le regard curieux,
L’air tiède est traversé soudain d’un souffle frais,
La lune est claire. Au ciel regardent les étoiles,
Et la voie lactée brille ainsi qu’une rivière.
Клубятся тучи, млея в блеске алом,
Хотят в росе понежиться поля,
В последний раз, за третьим перевалом,
Пропал ямщик, звеня и не пыля.
Нигде жилья не видно на просторе.
Вдали огня иль песни — и не ждешь!
Все степь да степь. Безбрежная, как море,
Волнуется и наливает рожь.
За облаком до половины скрыта,
Луна светить еще не смеет днем.
Вот жук взлетел и прожужжал сердито,
Вот лунь проплыл, не шевеля крылом.
Покрылись нивы сетью золотистой,
Там перепел откликнулся вдали,
И слышу я, в изложине росистой
Вполголоса скрыпят коростели.
Уж сумраком пытливый взор обманут.
Среди тепла прохладой стало дуть.
Луна чиста. Вот с неба звезды глянут,
И как река засветит Млечный Путь.